Остаточная идея о New Yorker как о чем-то, отделенном от этого водоворота, является анахронизмом. Преобразование себя для цифровой эпохи на фоне Великого Пробуждения и феномена Трампа означало сознательный выбор погрузиться в эту свару таким образом, как это было сделано. Сент-Феликс превратился из фигуры, о которой журнал писал бы с прозрачным отстранением — и с легкой иронией с сжатыми губами — в его новый голос.